Вера изгоев - Страница 90

– Здравствуйте, деточки, – автоматически отозвалась та. – Ой, а вы кто?

– Я Настя, она – Маша. Тоже вот молодые снова.

– Знать, не сплю я? – растерянно спросила Пелагея.

– Нет, в этом доме еще и не то увидите. Привыкайте, у вас снова вся жизнь впереди. И куда более долгая, чем у человека, лет триста, как минимум.

– Триста?! – ошалело вытаращилась на Настю повариха. – Ох ты ж, боженька… Это кто ж тут хозяином, что такое может? Не Сатана ль?

– Нет, – отрицательно покачала головой бывшая учительница. – Его называют ангелом воздаяния. Он – тот, кто устраивает Страшный Суд. Судья и Палач в одном лице.

– Ангел?! – побледнела Пелагея, перекрестившись. – Уж не тот ли, что в Откровении? Бледный который?

– Он самый… – поежилась Настя. – Он самый. Счастье еще, что не ради Суда к нам пришел. Внучка моя ему нужна.

– Да на что ж ему дите-то?

– Говорит, смену себе из нее растить станет.

– Ох ты ж, Господи! – ужаснулась повариха, прикрыв рот ладонью. – Да разве ж ангелы из людев выходют?

– Он не совсем ангел – он Палач. А Палачи все когда-то были людьми. Так он мне, по крайней мере, объяснил. Но идемте ко мне, кофе хоть попьем. Мне вот-вот на тренировку бежать, опаздывать не хочется, палкой наставник отходит так, что и глаза на лоб полезут.

Подруги с присоединившейся к ним помолодевшей Пелагеей Степановной отправились в покои Лены, куда Настя переселилась еще позавчера, благо места хватало с избытком. Веселее как-то вместе с дочерью. Они попросили Сатиа принести кофе с пирожными и засели в малой гостинной, даже не подозревая о том, что происходило неподалеку, в спальне Леи.

В глазах темнело, дыхание прерывалось, Даяна заставляла себя ковылять из последних сил. Физически раны зажили, но пытки, казалось, выпили из нее саму жизнь. Она сама любила и умела пытать, но того, что творила с ней всю ночь Фумико, и представить себе не могла никогда. Японка, помимо прочего, исхитрялась делать все настолько унизительно для гордой дочери Крита, что порой стыд и отвращение к себе заглушали даже боль. Одновременно Даяна понимала, что по заслугам. Когда до нее вчера вдруг с какой-то пронзительной ясностью дошло, что Лее, над которой она так долго измывалась, было не менее больно и стыдно, в голове критянки как будто что-то взорвалось. Права Сатиа, все по заслугам…

Перед глазами стояло давно забытое прошлое. Настолько далекое, что вампирша никогда и не думала вспоминать о нем. А вот не забылось, никуда не ушло, осталось. И теперь не давало покоя, терзая душу. Да, именно душу, Даяна четко ощущала, что душа к ней вернулась. Именно она, наверное, пробудила то, что люди называют совестью, и чего у вампира не может быть в принципе. Но та же Сатиа ведь не издевалась над всеми подряд, как она сама? Нет, не издевалась. А почему? Непонятно. Наоборот, помогала кому могла среди своих и даже среди людей. А тоже вампир. С чего же началось падение Даяны? Помнила ведь, что в бытность свою человеком, да и в первые вампирские десятилетия, была совсем иной. Увы, родитель ей достался такой, что врагу не пожелаешь. Древний египтянин, жестокий до безумия, почитавший жестокость главным достоинством вампира. Он ломал птенца долго, изощренно, умно, превращая в подобие себя. Поймал Даяну на обиде. Обиде на весь мир, который девушка в глубине сознания считала виновным в доставшихся на ее долю бедах. И начал медленно подталкивать к мести. Впрочем, нечего все на родителя валить, сама хороша. Радостно кинулась мстить невиновным. Не давали покоя глаза первой ее жертвы, девушки-рабыни, купленной на ближайшем рабском рынке – клан Орад, к которому тогда принадлежала Даяна, проживал на среднем востоке, где приобрести раба проблемы не составляло. Почему-то в этих глазах стояла жалость. Жалость к мучителю. Даяна не помнила так ли оно было на самом деле, но сходила с ума от стыда. А вскоре, через какую-то сотню лет, быстро умирающие под пытками люди перестали удовлетворять ее возросшую жестокость, и критянка перешла на самых слабых и молодых вампиров. Причем, почему-то обожала издеваться над женщинами, заставляя их делать противоестественные вещи, ломая и втаптывая в грязь. Все они потом входили в свиту критянки, пытая еще более жестоко, чем она сама. С радостным энтузиазмом пытая.

В семнадцатом столетии Даяна приняла покровительство клана Арвад и прибыла в поместье Арвэ Мак-Ардоу, перебравшегося в дикую Россию лет двести назад, спасаясь от инквизиции, под корень уничтожившей основные европейские кланы. Там она сразу обратила внимание на редкостно красивую евреечку, совсем юную – и месяца не исполнилось. Конфетка, а не девочка. Критянка тем же вечером вплотную занялась Леей, не спеша занялась, со вкусом. Как ни странно, та не сломалась в первые же дни, не пожелала становиться подобной своей мучительнице. Плакала, кричала от боли, покорно выполняла любые приказы, даже самые отвратительные, кроме одного – самой издеваться над кем-то. Ее упорство привело Даяну в столь дикую ярость, что она начала измысливать совсем уж дикие пытки. Не помогло, еврейка оставалась такой же боящейся всего на свете, умоляла, унижалась, но меняться отказывалась. Чего только с ней не творили. Увы, все оставалось по-прежнему. Желание сломать Лею постепенно стало для Даяны идеей-фикс, критянку сводило с ума, что какая-то слабенькая вампирша смеет сопротивляться, смеет не становиться жестокой. Она же стала! Ее же сломали! А она куда сильнее этой твари. Значит, обязана добиться своего. Но десятилетие шло за десятилетием, жизнь Леи превратилась в сущий кошмар, а все оставалось как было. Убийцей еврейку со временем сумели сделать, но даже убивала она мгновенно и безболезненно, не желая причинять жертве никаких страданий. Даяна привычно измывалась над ней, подруги старались еще больше, чувствуя недовольство повелительницы и боясь, что та примется за них самих, что довольно часто случалось. Бесполезно, ничьи усилия так и не привели к нужному результату.